Между прочим, это уже четвертая встреча за год. Потому как мы из одной студенческой группы, и все наши юбилеи укладываются в рамки одного года. Очень удобно. Недавно отмечали мой, вот теперь - микояновский (см. книгу)
Наши головы присыпало белой мукой, как скоро присыплет этот равнодушный город первый неуверенный московский снег. Наши дети уже старше нас самих - тех, прежних, когда мы только-только увидели друг друга на первом курсе и зацепились друг за друга первыми шутками - словно соседние атомы кольцами электронных орбит.
Некоторые наши преподаватели, которые тогда казались нам старпёрами, ушли из жизни раньше нас сегодняшних - кто-то умер в пятьдесят, кто-то в сорок с небольшим. Мы их как-то странно пережили. И некоторых своих однокурсников уже пережили тоже. Редеют ряды Фурье...
Но разговоры наши о том времени не изменились ничуть, вот только память стала слабеть:
- Слушай, а как была фамилия той бабы на нашем потоке с огромными сиськами? Ее еще Моисеев в тамбуре пердолил?..
- А сколько лет сейчас уже той советской проститутке, которая даже вошла в литературу, которая плясала на столе и которую ты...
- Да уж далеко за пятьдесят!
- Ужас какой... Интересно, сколько у нее было мужиков за долгую трудовую жизнь?
- Она говорит, что несколько тысяч. Но я у нее был в первой сотне!
- Ну, тогда, считай, ты для нее первая любовь...
- Ладно, старичок. Скажи, а ты еще о чем-нибудь мечтаешь? Вот чего ты еще хочешь от жизни?
- Не знаю, для себя, наверное, уже ничего.
Мир тускнеет совершенно незаметно. Сгущаются суровые политические тучи. Неприятно сквозит ветер времени, выдувая перспективы и желания. Блекнут надежды, заметаемые седой порошей неопределенности.
И только они, эти воспоминания прежнего солнца из далекого прошлого еще как-то подсвечивают жизнь. Порой даже кажется, что если немного отодвинуться в сторону и дать этим лучам путь, они, быть может, осветят что-нибудь и впереди. Но непонятно, есть ли там что-то еще...
Journal information